Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

– Вместо Константина Ивановича. А сам он почему не поехал?

– Не знаю. Занят был чем-то, не мог. Вот она его вроде как заменяла, в качестве хозяйки, что ли.

– Весело было?

– Да, хорошо посидели.

– И она веселилась?

– Она – нет, она так, немного побыла, для галочки. Ха-ха, для галочки – ее Галиной как раз и зовут.

– Ну и как вообще эта Галина, молодая-красивая?

– Мужчинам она, по-моему, понравилась. Хотя на жен начальства обычно боятся посматривать.

– Какая вы наблюдательная. Гм. Ну и как там все проходило? Выпили? Естественно. И Осташов?

– И он.

– А не заметили, он с ней там… с Галиной… как-то… нет?

– Он к ней подходил, парой слов они обменялись, потом она уехала. А что случилось-то с Володей? Вы и не сказали.

– Да в общем ничего особенного. Подрался просто.

– Ой. С Константином Ивановичем?

– Почему с Константином Ивановичем?

– Так ведь получается, около его дома все произошло.

– Да нет, не с ним драка была. С хулиганом одним. И я этого хулигана сейчас ищу. Осташов квартиру там рядом показывал. Просто случайное совпадение. Жизнь, я вам скажу, полна случайностей. Ну, спасибо вам огромное, извините, что побеспокоил… Жалко, что мало в чем я тут продвинулся, – Опер постарался выглядеть разочарованным. – Ничего не выяснил… Ладно, у меня со временем напряженка. И вот что… Вы о нашей беседе – ни-ко-му ни гу-гу. Ладно? Ну, пойду я. Только еще к Константину Ивановичу загляну на секунду. Как вы говорите – для галочки.

Сыщик едва скрывал радость.

* * *

– Ну рассказывай, как до такой жизни дошел, – сказала Анна, чуть привстав со стула и поправив одеяло, которое наполовину сползло с больничной койки Владимира.

– Даже не знаю, что еще, я вроде бы все уже рассказал, – ответил Осташов. – Живу вот, видишь? И то хорошо.

– Тогда анекдот расскажи.

– Анекдот?.. Э-э… Что-то как назло ничего в голову не приходит… А! Вспомнил один. Хотя нет, он не очень-то приличный.

– Не волнуйся, не растаю.

– Ну… Ха-ха, ладно. В общем… Ха-ха-ха. Ой, черт! – Владимир поморщился от боли и схватился рукой за живот.

– Болит?

– Да. Если смеюсь, о-ой, вообще невозможно… Да, ну анекдот. Приходит десятиклассница на прием к гинекологу. Он ей говорит: «Пожалуйста, проходите, снизу до половины разденьтесь и располагайтесь на смотровом кресле, я пока вашу карту заполню». А сам садится за письменный стол и отворачивается. Десятиклассница говорит: «Ой, доктор, я на таком кресле никогда не сидела, как тут надо?» – «Как? Ты в машине когда-нибудь отдавалась?» – «Да». – «Ну вот так же и устраивайся». Ну та чего-то там пыхтит-старается, а врач заканчивает в карте писать, оборачивается. «Ой, девушка! Это в какой же вы машине отдавались?» – «В «Оке».

Русанова анекдоту не рассмеялась. И даже не улыбнулась. Она вдруг как-то тревожно подобралась.

– Извини, Аньчик, – сказал Владимир. – Ну видишь, я же предупреждал, что анекдот неприличный. Напрасно я его рассказал. Тем более что ты даже не смеешься.

– Да, – сказала Анна.

– Но анекдот все-таки, по-моему, прикольный, да?

– Анекдот как анекдот.

– Теперь ты давай расскажи. Посмотрим, какие анекдоты тебе нравятся.

– Не надо, у тебя живот заболит… А ты здесь хорошо устроился. И так в палате всего три койки, так еще на двух никого нет. Прямо по-княжески.

– Отсюда только сегодня утром мужиков выписали. А завтра уже, наверно, других поселят. Медсестра сказала.

– Ну вот и хорошо. Никто храпеть не будет, поспишь ночью спокойно.

– А может, я не хочу спокойно, – весело сказал Осташов.

Анна улыбнулась.

– Расхрабрился. Отдыхай, набирайся сил.

– Я и так сильный, – беспечно начал развивать тему Владимир. – Вот медсестра вечером лекарства принесет, надо будет попросить ее измерить мне силу. А лучше скажу ей, пусть и вторую какую-нибудь медсестру с собой приведет. Как раз тут две кровати свободны. Для измерений. Сначала с одной измерю, потом – с другой.

Лицо Русановой стало совершенно серьезным.

– Слушай, я тут анекдот вспомнила.

– Нет, лучше не надо, у меня живот…

– Как раз про измерения.

– Ну серьезно, Аньчик, живот же заболит.

– На улице бабушка к парню подходит. «Сынок, не подскажешь, как найти площадь Ленина?» – «Бабка, ты че, в школе не училась? Надо длину Ленина умножить на ширину Ленина».

Осташов, корчась от боли, захохотал. И долго не мог остановиться.

– Прикольный анекдот, правда? – с безжалостностью в голосе сказала между тем Анна.

– Да-а-а… О-о-ой… Я сейчас пополам тресну. О-о-ой, мама, как больно.

– Я знаю, – задумчиво сказала Русанова. – Ну ладно, раненый, я, наверно, на следующей неделе еще зайду. А может, не зайду.

– Да меня, может, на следующей неделе уже выпишут. У меня же ничего важного внутри не задето.

– Вот и веди себя хорошо, ато заденет.

– Ты что, правда уже уходишь?

– Да. Мне пора.

– Ты еще придешь? Приходи, а то здесь скучно.

– Ничего, тебя медсестры развлекут.

– Да причем здесь медсестры? Правда, Аньчик, будет время – заскакивай.

– В следующий раз к тебе, может, кто-то другой от коллектива придет.

– А ты?

– А я зачем?

– Зачем-зачем… Ну… – Владимир подмигнул ей. – В шахматы поиграем.

– А ты в шахматы любишь играть? – спросила Анна с искренней заинтересованностью.

– Да.

– Я раньше тоже любила играть. С отцом.

– Нет. Я пошутил насчет сыграть в шахматы. Просто приходи, поговорим.

– А может, прямо сейчас поиграем? – Анна неожиданно прильнула к Владимиру, прикрыв его одеялом до подбородка и сковав тем самым его руки. Она дерзко глядела ему прямо в глаза.

– Э-э… сейчас? У меня тут нет ни доски, ни фигур… Если бы мы были игроками суперкласса, можно было бы конечно представить себе доску и говорить друг другу ходы. Знаешь, бывают люди, которые умеют играть на слух.

– Лично я предпочитаю на ощупь. Две-то фигуры здесь есть.

Русанова заулыбалась и отстранилась.

– Не хочешь – не надо, – вдруг серьезно добавила она. – Видимо, бывают люди, которым двух фигур мало. – Она встала с кровати.

– Погоди, нет, подожди, – запротестовал Осташов, раздосадованный своим промахом и непонятливостью. – Вот ты всегда так!

– Мне пора.

– Пора?

– Да. Пора.

– Слушай, кстати, я давно хотел попросить у тебя домашний телефон. Можно? Тут на этаже есть телефон-автомат. Я тебе позвоню.

– Хорошо, – Русанова достала из своей сумки листочек бумаги, написала свой номер, положила на кровать, быстро ушла.

* * *

– Вот, смотри, что я сегодня утром нашел, – сказал Букорев и положил на свой рабочий стол наручные часы.

Женская рука с длиннющими накрашенными ногтями взяла со стола часы и уже через секунду брякнула их обратно.

– Барахло, – сказала секретарша Оксана и, откинув назад пряди своих рыжих волос, села на стол гендиректора. – Такую фигню можно было бы и не поднимать с асфальта.

– С какого асфальта? Ты не поняла. Это я нашел у себя дома. В спальне. И это не мои часы.

– А чьи же, Галкины?.. А-а-а!.. Я врубилась!… Господи… Убедился наконец. Я тебе никогда не говорила, жалела тебя, но если по-честному, давно уже надо было тебе сказать: а что ты от нее ожидал?

– А что я должен был ожидать?

– По тому, что ты мне о вас рассказывал, я уже давно поняла: она просто на твоей шее в Москву переехала из вашей дыры. И больше ни-че-го! Что еще можно из такой ситуации ожидать?

– А я ее любил…

– Стерва и шлюха… Господи, Косточка мой, как мне тебя жалко.

Вид у Константина Ивановича в эти минуты действительно был жалкий и раздавленный.

Когда он после долгих, но неудачных ухаживаний за Галиной, отчаянно, «в последний раз» предложил ей выйти за него замуж и переехать с ним в Москву, и услышал от нее сначала: «Я подумаю», а на следующий день при тех же обстоятельствах («в самый последний раз») еще и «Ну, хорошо, Костя, давай попробуем», – у Букорева сквозь туман радости все-таки мелькнула мысль о том, что причиной внезапного согласия могла в большей мере послужить магия слова «Москва», а не магия его личности. Он гнал от себя эту неприятную догадку, но она снова и снова возвращалась, не давая покоя, лишая чувства собственного достоинства.

Однако их жизнь в столице постепенно наладилась, и Константин Иванович стал замечать, что Галина по-настоящему привязалась к нему. И, пожалуй, даже полюбила. Но… Это наблюдение вызвало в нем не ответное, еще большее, чем прежде, чувство, а наоборот – злорадство. На сей раз Галина стала в своих чувствах зависимой от него, и ему захотелось поквитаться за первоначальную униженную беготню за ней, за тогдашнюю просительную позу души. Нет, он не хотел развестись и бросить ее – просто поблудить тихонько. Чтобы хоть так, по-тихому почувствовать себя орлом.